Франсин Риверс - Воин [The Warrior]

Губы Ионафана искривились в саркастической усмешке. — Очень рад, что ты проявляешь такой интерес к Закону, хоть и с сомнительными мотивами. Но нельзя выбирать из Закона что–то одно и не обращать внимания на все остальное.

В глазах ее сверкнул огонь: — А мне не до веселья! Хотя в Законе говорится, что муж должен быть со мной достаточно времени, чтобы увеселять меня.

Хм, интересно, а будет ли для нее когда–нибудь достаточно?

— Ты же дочь израильского царя. Не пристало ли тебе больше заботиться о благе народа?

Нагнув голову, она посмотрела на него исподлобья. — Это несправедливо!

— А справедливо, что филистимляне обирают бедняков до нитки? Давид более преуспел в битвах со врагом, чем кто–либо из военачальников. Разумно, что царь посылает именно его.

— Или ты хочешь, чтобы война подошла вплотную к нашим дверям? — раздался от входа голос Давида.

Мелхола подняла глаза, покраснев. Сконфуженная, разозлилась. — Если сосчитать, сколько раз мой отец посылает тебя в бой, можно заподозрить, что он желает твоей смерти!

Ионафан приподнялся в гневе. — Только глупый человек может сказать такую нелепость!

— Глупый? — Она обожгла его взглядом. — Я говорю правду, Ионафан! Единственный глупец здесь — это…

— Замолчи! — прервал ее Давид.

— А ты…! Ты проводишь с моим братом больше времени, чем со мной!

Побагровев, Давид подошел к ней, поднял с места и отвел в сторону. Наклонился к ней, стал что–то говорить тихим голосом. Любой другой на его месте ударил бы женщину. Ионафан порадовался, что друг его умеет прощать. Остается надеяться, что Мелхола по достоинству оценит терпение и участие мужа. Ее плечи поникли. Она низко опустила голову. Всхлипнула и вытерла глаза. Он взял ее за подбородок, повернул лицом к себе, поцеловал в щеку, что–то снова сказал, и она вышла из комнаты.

Давид понуро стоял перед Ионафаном. Было очевидно, что он совершенно подавлен поведением жены.

— Служанка проводит ее домой. Прости, Ионафан. Она не думает, что говорит.

— Ты–то что извиняешься? Это моя сестра не умеет сдерживать язык.

— Она моя жена, Ионафан.

— Это упрек?

Он видел, что Давид чувствует себя неловко.

— Сядь. Расслабься. — Ионафан улыбнулся. — Тебе делает честь, что ты защищаешь свою жену. И она права насчет Закона, друг. Он говорит, что, вступив в брак, муж должен целый год оставаться дома, чтобы женщина была счастлива, а чтобы осчастливить ее, надо дать ей ребенка.

Увы, этому закону царь уж точно следовать был не намерен. Филистимлян он боялся больше, чем Бога.

— Я стараюсь.

Ионафан рассмеялся. Привстал и хлопнул Давида по спине.

— Ну что, друг, пора взглянуть на карты. — Они провели следующие несколько часов в размышлении, обсуждая тактические ходы и строя планы. Слуга принес им еды подкрепиться.

Давид отломил кусок хлеба, обмакнул в вино.

— Почему ты не женишься, Ионафан?

Наблюдая за бурными взаимоотношениями Давида с Мелхолой, Ионафан не испытывал особого желания ввести женщину в свой дом.

— У меня нет времени для жены.

— Тебе понадобится наследник. А женщина скрашивает жизнь мужчины.

Скрашивает ли жизнь Давида Мелхола? Может быть, в физическом смысле, но как быть с прочими потребностями? Мир, покой, убежище от тревог…

— Сварливая жена хуже козы, блеющей под окном.

— И все же тебе нравятся женщины.

Ионафан ухмыльнулся. — Ага, только отчего–то они не водят вокруг меня хороводы с песнями, как вокруг тебя.

— Они водят вокруг меня хороводы, потому что я такой же, как они — простой человек, пастух, младший сын в доме моего отца. Но ты, Ионафан — ты так же статен, как и твой отец, и, судя по разговорам, которые мне доводилось слышать, женщины считают, что ты даже красивее его. Ты — царевич — наследник престола в Израиле. Они ждут у ворот в надежде удостоиться одного твоего взгляда, а поймав его, краснеют. Всякая женщина будет твоей, стоит тебе только захотеть, мой друг.

Ионафан знал, что нравится женщинам. И они привлекали его.

— Всему свое время, Давид. Сейчас Израиль — моя возлюбленная.

Народ мой — жена моя. А вот когда наступит мир, тогда, пожалуй…

— До того, как наступит мир, могут пройти долгие годы. Господь сказал: нехорошо человеку быть одному.

Временами душа Ионафана жаждала домашнего очага, семейного уюта, однако на первом месте должны быть другие вещи.

— Когда мужчина любит женщину, сердце его разделяется на части. Помнишь, как Адам пожелал угодить Еве, когда та предложила ему вкусить плод запретного древа? Он знал, что Господь заповедал не делать этого, и все–таки взял плод. — Он покачал головой. — Нет. Израиль — вот кому принадлежит мое сердце. Когда враги Бога будут изгнаны с нашей земли, вот тогда я возьму себе жену. — Он усмехнулся. — И буду целый год сидеть дома и ее увеселять.

Каждый день они встречались: уходили в поля на несколько часов поупражняться во владении оружием. Ионафан очень дорожил временем, которое проводил с другом, и знал: Давид испытывает те же чувства. На просторе, за воротами города, вдали от домов они стреляли из луков и метали копья, а пока оруженосец бегал за ними, могли свободно поговорить.

— Даже при всех твоих успехах до полной победы нам еще далеко. — Стрела Ионафана полетела в цель. — Филистимляне идут на нас волна за волной. Нужно остановить этот прилив.

— И как это сделать? — Давид на этот раз метнул копье дальше, попав почти в самый центр мишени.

— Филистимляне значительно превосходят нас в вооружении.

— Но мы забираем себе оружие убитых.

— Этого недостаточно. — Ионафан потряс головой. — Когда трофейное оружие выходит из строя, мы не в состоянии его починить. Мы не умеем ковать такие мечи, как у них. Наконечники их копий и стрел пробивают медь. — Он взял пучок стрел из рук Авен — Езера, закинул в колчан за спиной.

— Что ты предлагаешь? — Давид бросил еще одно копье.

— Найти людей, готовых отправиться в Геф.

— И выторговать там секрет оружия? — спросил Давид.

Ионафан пустил стрелу точно в цель. — Филистимлян не простаки и так легко свою тайну не продадут. Чтобы узнать, как делается их оружие, надо будет войти к ним в доверие.

— Жаль, они знают, что это я убил Голиафа.

— Да уж, кого–кого, а тебя там точно не встретят с распростертыми объятиями.

— А как насчет тех, кто жил среди филистимлян до битвы при Михмасе? Они встали в ряды израильского войска, но, пожалуй, кто–нибудь из них мог бы согласиться вернуться назад и…

— Думаю, на них тоже будут смотреть с подозрением. Стал бы ты сам доверять перебежчику, который то на одной стороне, то на другой — в зависимости от того, кто побеждает в битве? Я таким не доверяю. — Ионафан послал еще одну стрелу: прямо и точно. — Переставь мишень подальше. Так слишком просто.

Он повернулся к Давиду: — Господь мог бы одним своим дуновением ниспровергнуть всех наших врагов, но заповедал очистить от них эту землю нам. Я лично верю: так Он хочет испытать нашу верность. Будем ли мы исполнять Его наказ? Наши предки следовали ему, но последующие поколения потеряли из виду цель — и Бога.

Оруженосец крикнул, что мишень готова, Ионафан развернулся и выстрелил из лука.

— Точно в яблочко! — воскликнул парнишка и присвистнул.

— Еще отодвинь! — Ионафан натянул тетиву. — Надо научить народ сначала молиться, а потом сражаться. Однако неплохо было бы и иметь мечи покрепче!

После очередного филистимского набега Давид с Ионафаном отправились в погоню вместе. В лагере, раскинутом прямо под звездным небом, Давид перебирал струны гуслей, играл победную песнь, торжествуя над врагами.

— Почему ты никогда не поешь, Ионафан?

Ионафан хмыкнул. — Бог наделяет каждого дарами, друг мой. Пение явно не входит в число даров, которыми Господь счел нужным меня пожаловать.

— Петь может любой. Пой со мной, Ионафан! — К Давиду присоединились и другие, стали упрашивать царевича подать голос.

Смеясь, Ионафан решил, что существует только один способ их переубедить. В глазах Давида запрыгали искорки, но он ничего не сказал. Остальные запели громче, кто–то осклабился. Когда песня закончилась, Ионафан откинулся на спину, закинув руки за голову.

Давид продолжал играть, перебирая струны, пробуя новые созвучия.

— Царю это понравится, — сказал Ионафан.

Когда они вернулись в Гиву и ужинали у царя, Саул приказал Давиду петь для него. — Спой новую песню.

Покои наполнила прекрасная, завораживающая музыка: Давид то ударял по струнам, то нежно перебирал их. Никому кроме него не удавалось извлечь из этого инструмента таких сладостных звуков, найти таких благодатных слов. Но вот Давид запел — и Ионафан ухмыльнулся, вспоминая свой опыт пения.